Когда коту делать нехуй – он себе яйцы лижет. (с) Народная мудрость.

 

   - Слушай, у меня есть беспесды ахуенная идея! – муж пнул меня куда-то под жопу коленкой, и похотливо добавил: - Тебе понравицца, детка.

   Детка.

   Блять, тому, кто  сказал, что бабам нравицца эта пиндосская привычка называть нас детками – надо гвоздь в голову вбить.  Вы где этому научились, Антониобандеросы сраные?

   Лично я за детку могу и ёбнуть. В гычу. За попытку сунуть язык в моё ухо, и сделать им «бе-бе-бе, я так тибя хачю» – тоже. И, сколько не говори, что это отвратительно и нихуя ни разу не иратично –  реакции никакой.

   - Сто раз говорила: не называй меня деткой! – я нахмурила брови, и скрипнула зубами. – И идея мне твоя похуй. Я спать хочу.

   - Дура ты. – Обиделся муж. У нас сегодня вторая годовщина свадьбы. Я хочу разнообразия и куртуазности. Сегодня. Ночью. Прям щас. И у меня есть идея, что немаловажно.

   Вторая годовщина свадьбы – это, конечно, пиздец какой праздник. Без куртуазности и идей ну никак нельзя.

   - Сам мудак. В жопу всё равно не дам. Ни сегодня ночью. Ни прям щас. Ни завтра. Хуёвая идея, если что.

   Муж оскорбился:

   - В жопу?! Нужна мне твоя срака сто лет! Я ж тебе про разнообразие говорю. Давай поиграем?

   Ахуеть. Геймер, бля. Поиграем. В два часа ночи.

   - В дочки-матери? В доктора? В прятки? В «морской бой»?

   Со мной сложно жыть. И ебацца. Потому в оконцовке муж от меня и съёбся. Я ж слОва в простоте не скажу. Я ж всё с подъебоном…

   - В рифмы, бля! – не выдержал муж. Пакля!

   - Хуякля. – На автомате отвечаю, и понимаю, что извиницца б надо… Годовщина свадьбы веть. Вторая. Это вам не в тапки срать. – Ну, давай поиграем, хуле там. Во что?

   Муж расслабился. До пиздюлей сегодня разговор не дошёл. Уже хорошо.

   - Хочу выебать школьницу!

   Выпалил, и заткнулся.

   Я подумала, что щас – самое время для того, чтоб многозначительно бзднуть, но не смогла как не пыталась.

   Повисла благостная пауза.

   - Еби, чотам… Я тебе потом в КПЗ буду сухарики и копчёные окорочка через адвоката передавать. Как порядочная.

   Супруг в темноте поперхнулся:

   - Ты ёбнулась? Я говорю, что хочу как будто бы выебать школьницу! А ей будеш ты.

   Да гавно вопрос! Чо нам, кабанам? Нам што свиней резать, што ебацца – лиш бы кровища…В школьницу поиграть слабо во вторую годовщину супружества штоле? Как нехуй делать!

   - Ладно, уговорил. Чо делать-то надо?

   Самой уж интересно шопесдец.

   Кстати, игра в школьницу – это ещё хуйня, я чесно говорю. У меня подруга есть, Маринка, так её муж долго на жопоеблю разводил, но развёл только на то, чтоб выебать её в анал сосиской. Ну, вот такая весёлая семья. Кагбутта вы прям никогда с сосиской не еблись… Пообещал он ей за это сто баксоф на тряпку какую-то, харкнул на сосиску, и давай ею фрикции разнообразные в Маринкиной жопе производить. И увлёкся. В общем, Маринка уже перецца от этого начала, глаза закатила, пятнами пошла, клитор налимонивает, и вдуг её муж говорит: «Упс!». Дефка оборачивается, а муш сидит, ржот как лось бамбейский, и сосисную жопку ей показывает. Марина дрочить перестала, и тихо спрашывает: «А где остальное?», а муш (кстати, ево фамилие – Петросян. Нихуя не вру) уссываецца, сукабля: «Где-где… В жопе!» И Марина потом полночи на толкане сидела, сосиску из себя выдавливала. Потом, кстати, пара развелась. И сто баксоф не помогли.

   А тут фсего делов-то: в школьницу поиграть!

   Ну, значит, Вова начал руководить:

   - Типа так. Я это вижу вот как: ты, такая школьница, в коричневом платьице, в фартучке, с бантиком на башке,  приходиш ко мне домой пересдавать математику. А я тебя ебу. Как идея?

   - Да пиздец просто. У меня как рас тут дохуя школьных платьев висит в гардеробе. На любой вкус. А уж фартуков как у дурака фантиков. И бант, разумееца, есть. Парадно-выгребной. Идея, если ты не понял, какая-то хуёвая. Низачот, Вольдемар.

   - Не ссы. Мамин халат спиздить можешь? Он у неё как раз говнянского цвета, в темноте за школьное платье прокатит. Фартук на кухне возьмём. Похуй, что на нём помидоры нарисованы. Главное – он белый. Бант похуй, и без банта сойдёт.  И ещё дудка нужна.

   Какая, бля, дудка????????? Дудка ему нахуя?????

   - Халат спизжу, нехуй делать. Фартук возьму. А дудка зачем?

   - Дура. – В очередной раз унизил мой интеллект супруг. – в дудке вся сила. Это будет как бы горн. Пионерский. Сечёш? Это фетиш такой. И фаллический как бы символ.

   Секу, конечно. Мог бы и не объяснять. В дудке – сила. Это ж все знают.

   В темноте крадусь на кухню, снимаю с крючка фартук,  как крыса Шушера тихо вползаю в спальню к родителям, и тырю мамин халат говняного цвета. Чтоб быть школьницей. Чтоб муж был щастлив. Чтоб пересдать ему математику. А разве ваша вторая годовщина свадьбы проходила как-то по-другому? Ну и мудаки.

   В тёмной прихожей, натыкаясь сракой то на холодильник, то на вешалку, переодеваюсь в мамин халат, надеваю сверху фартук с помидорами, сую за щеку дудку, спизженную, стыдно сказать, у годовалого сына, и стучу в дверь нашей с мужем спальни:

   - Тук-тук. Василиваныч, можно к вам?

   - Это ты, Машенька? – отвечает из-за двери Вова-извращенец, - Входи, детка.

   Я выплёвываю дудку, открываю дверь, и зловещим шёпотом ору:

   - Сто первый раз говорю: не называй меня деткой, удмурт!!! Заново давай!!!

   - Сорри… - доносицца из темноты, - давай сначала.

   Сую в рот пионерский горн, и снова стучусь:

   - Тук-тук. Василиваныч, к Вам можно?

   - Кто там? Это ты, Машенька Петрова? Математику пришла пересдавать? Заходи.

   Вхожу. Тихонько насвистываю на дуде «Кукарачю». Маршырую по-пианерски. И ахуеваю. В комнате горит ночник. За письменным столом сидит муж. Без трусов но в шляпе. Вернее, в бейсболке, в галстуке и в солнечных очках.  И что-то увлеченно пишет.

   Оборачивается, видит меня, и улыбаецца:

   - Ну, что ж ты встала-то? Заходи, присаживайся. Можешь подудеть в дудку.

   - Васильиваныч, а чой та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как положено школьнице, стыдливо отвожу глаза, и беспалева дрочу дудку.

   - А это, Машенька, я трусы постирал. Жду, когда высохнут. Ты не стесняйся. Можешь тоже раздецца. Я и твои трусики постираю.

   Вот пиздит, сволочь… Трусы он мне постирает, ога. Он и носки свои сроду никогда не стирал. Сука.

   - Не… - блею афцой, - Я и так без трусиков… Я ж математику пришла пересдавать всё-таки.

   Задираю мамин халат, и паказываю мужу песду. В подтверждение, значит. Быстро так показала, и обратно в халат спрятала.

   За солнечными очками не видно выражения глаз Вовы, зато выражение хуя более чем заметно. Педофил, бля…

   - Замечательно! – шепчет Вова, - Математика – это наше фсё. Сколько будет трижды три?

   - Девять. – Отвечаю, и дрочу дудку.

   - Маша! – Шёпотом кричит муж, и развязывает галстук. – ты гений! Это же твёрдая пятёрка беспесды! Теперь второй вопрос: ты хочешь потрогать мою писю, Маша?

   - Очень! – с жаром отвечает Маша, и хватает Василиваныча за хуй, - Пися – это вот это, да?

   - Да! Да! Да, бля! – орёт Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая вот, как ты видишь, писюкастая такая пися! Она тебе нравицца, Маша Петрова?

   - До охуения. -  отвечаю я, и понимаю, что меня разбирает дикий ржач. Но держусь.

   - Тогда гладь её, Маша Петрова! То есть нахуй! Я ж так кончу. Снимай трусы, дура!

   - Я без трусов, Василиваныч, - напоминаю я извру, - могу платье снять. Школьное.

   Муж срывает с себя галстук, бейсболку и очки, и командует:

   - Дай померить фартучек, Машабля!

   Нет проблем. Это ж вторая годовщина нашей свадьбы, я ещё помню. Ну, скажите мне – кто из вас не ебался в тёщином фартуке во вторую годовщину свадьбы – и я скажу кто вы.

   - Пожалуйста, Василиваныч, меряйте. – снимаю фартук, и отдаю Вове.

   Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки, отставляет ногу в сторону, и пафосно вопрошает:

   - Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мушская волосатая ручища?  Не трогала ли ты чужые писи за батончег Гематогена, как путана?

   Хрюкаю.

   Давлюсь.

   Отвечаю:

   - Конечно, девственна,  учитель математики Василиваныч. Я ж ещё совсем маленькая. Мне семь лет завтра будет.

   Муж снимает очки, и смотрит на меня:

   - Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура! Тьфу, теперь хуй упал. И всё из-за тебя.

   Я задираю фартук с помидорами, смотрю как на глазах скукоживаецца Вовино барахло, и огрызаюсь:

   - А хуле ты меня сам сбил с толку? «Скока буит трижды три?» Какой, бля, десятый класс?!

   Вова плюхаецца на стул, и злобно шепчет:

   - А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь чо это такое?

   - А нахуя они мне?! – тоже ору шёпотом, - мне они даже в институте нахуй не нужны! Ты ваще что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или алгебру преподавать в три часа ночи?!

   - Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура!

   - Сам такой!

   Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло.

   - Блять, с тобой даже поебацца нормально нельзя! – не успокаиваецца муж.

   - Это нормально? – вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, - Заставлять меня дудеть в дудку, и наряжацца в хуйню разную? «Ты девственна, Мария? Ты хочеш потрогать маю писю?» Сам её трогай, хуедрыга! И спасибо, что тебе не приспичило выебать козлика!

   - Пожалуйста!

   - Ну и фсё!

   - Ну и фсё!

   Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и разнообразно.

   В соседней комнате раздаёцца деццкий плач. Я реагирую первой:

   - Чо стоишь столбом? Принеси ребёнку водички!

   Вова, как был – в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных очках, пулей вылетает в коридор.

   … Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с постели… Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить поссать… Но, поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к тому, что в темноте прихожей на неё налетит голый зять в кухонном фартуке, в солнечных очках и с дудкой в руке, уронит её на пол, и огуляет хуем по лбу…

   - Славик! Славик! – истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу на подмогу, - Помогите! Насилуют!

   - Да кому ты нужна, ветош? – раздался в прихожей голос моего отца.

   Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.

   - Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерская!

   Мама жгла, беспесды.

   - Отпустите мой хуй, мамаша… - наконец раздался голос Вовы, и в щель под закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец.
Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал, а Вова требовал отпустить его член.

   Да вот хуй там было, ага.  Если моей маме выпадает щастье дорвацца до чьего-то там хуя – это очень серьёзно. Вову я жалела всем сердцем, но помочь ему ничем не могла. Ещё мне не хватало получить от мамы песдюлей за сворованный халат, и извращённую половую жызнь. Так что мужа я постыдно бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно, такого малодушия и опёздальства Вова мне не простил, и за два месяца до третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно развелись.

   Но вторую годовщину я не забуду никогда.

   Я б и рада забыть, честное слово.

   Но мама… Моя мама…

   Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справицца о её здоровье, мама долго кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в оконцовке всегда говорит:

   - Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в глаза дудкой. Стало быть, жива.

   Я краснею, и вешаю трубку.

   И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке висит белый кухонный фартук.

   С помидорами.

   Я ж пиздец какая сентиментальная…

   (с) Старая Пелотка , 13.12.2007